КАРА-ЕЛГА

     С какой стороны ни подойди, как ни крути-верти, а повествование о селе Кара-Елга необходимо начать с сельского предания, с которым мне, десятилетнему пацану, впервые пришлось познакомиться в далёкие уже 50-е годы XX-го века.

     Почему? – Да хотя бы потому, что это был первый урок по истории села. Потом было и детское, наивное неприятие услышанного: как же так – название села (и речки), расположенного в глубинке Татарской АССР, татарское, а проживают в нем только русские? Или еще: за какие заслуги и на каком основании нашему предку была выделена земля (да ещё самим царём), если он являлся простым солдатом? И не был ли, случайно, наш предок, например, офицером и дворянином (а не солдатом) – и поэтому, получив землю, обосновался на ней? В общем, вопросов много, а ответов нет.

     Так это устное предание и оставалось в моем сознании до 90-х годов прошлого столетия единственным источником информации об истории села.

     Конечно, совсем неплохо было бы озвучить предание со всеми присущими характерными особенностями сельского говора того времени – певучего, своеобразного и уже практически забытого, но, к сожалению, это вряд ли удастся. А смысл его, в варианте, сохраненном в роду Чугуновых – коренных жителей Кара-Елги, заключается в следующем:

    

     «Наш предок был солдатом армии Петра I, был силен физически и где-то отличился. За хорошую службу был наделен землей в Закамской стороне, на которой он поселился и стал жить. В жены себе он взял дочь (или жену) какого-то барина, увезя ее с собой чуть ли не тайком по пути к месту жительства. C этого, как раз, и началось зарождение деревни Кара-Елги. Прославился он еще и тем, что, будучи крепок на руку, в кулачном бою с одного удара намертво валил соперника с ног. Вот потому-то он получил прозвище «Чугун», которое затем трансформировалось в фамилию Чугунов».

    

     Не продвинули вперед в познании истории села и более поздние дополнения жителя Кара-Елги и дальнего родственника (все Чугуновы в Кара-Елге от одного корня) – Чугунова Николая Пантелеевича (ныне уже отошедшего в мир иной):

    

     «Начальное расположение поселения, вокруг которого были густые непроходимые леса, не устроило из-за топкости низины у реки Зай. Поэтому решили перебраться повыше по течению Кара-Елги. К тому времени, вероятно, уже успели и вырубить лес, и расчистить место под постройку. Нынче это место привязывается к участку речки Кара-Елги в Сухом доле между железной дорогой (ближе к ней) и автотрассой Альметьевск – Набережные Челны. Родник, являющийся истоком реки Кара-Елги, первые жители скрывали от посторонних. Недалеко от них, в Сарай-доле, жил разбойник по имени Каран (или Карак). На нынешнем месте (третьем по счёту) село обосновалось давно, скорее всего из-за пожара, когда погорела вся или почти вся деревня, или по другой, уже забытой причине».

    

     Иные, передаваемые устно сведения о селе Кара-Елга, таковы:

    

     «Кирпичную церковь строили из местного сырья, для чего в Сухом доле было развёрнуто производство кирпичей[1].

     До Октябрьской революции село относилось к Акташской волости Мензелинского уезда.

     В начале XX века, до Первой мировой войны или после неё, в селе, насчитывавшем около 300-360 дворов, в 25-26 из них проживали Чугуновы[2]».

     Существуют и другие сельские предания, которых достаточное число и о которых пойдет речь в соответствующем месте.

    

     Как видно, и поныне эти «байки и бабушкины сказки», если и расширяют круг сведений, то историю села проясняют мало и по-прежнему оставляют без ответа многие вопросы, как например:

•      почему Кара-Елга располагается среди селений с чисто русскими названиями: Светлое Озеро, Поручиково, Маврино;

•      почему, в отличие от многих исконно русских деревень, где все жители имеют одну фамилию, здесь селяне отличаются многообразием фамилий, по предпочтению русских же;

•      почему окрестности села носят русские или русско-татарские названия: ряма, елань, сарай-дол и пр.

     Вызывало сомнение и то, что когда-то эти места были непроходимыми.

     Особенно непонятными были два обстоятельства, касающиеся главной и привлекательной фигуры – основателя рода Чугуна и соседство разбойника: 1) что же такое героическое совершил предок, что в качестве награды получил землю в вечное пользование; 2) как могли мирно уживаться рядом разбойник Каран – татарин по происхождению и русские жители села.

     При всём при том, если подходить к устным рассказам с той же меркой, что и к иному устному «творчеству» – слухам, то становится понятным такое недоверие.

     Но, по прошествии определенного времени, потраченного на общее знакомство с историей России, и Закамья[3] в частности, вследствие совпадения некоторых фактов и событий, появилась уверенность в правдивости преданий, хотя бы и не в полной мере.

    

     Дело в том, что проблема достоверности устного (фольклорного) творчества актуальна в социологии, в истории и других науках, когда используется биографический, мемуарный и тому подобный материал и в центре внимания оказывается документальное или устное описание событий.

     Не вдаваясь в научные подробности об анализе признаков подлинности и достоверности фактов, излагаемых устно, их интерпретации и оценки, отметим лишь, что одним из самых ранних исторических примеров использования устного рассказа являются «Жизнеописания» Плутарха. Многие, если не все исторические труды средневековья содержат фрагменты подобных сведений. Из современных историков можно сослаться на Вернадского В.Г., который тоже пользуется подобным материалом[4]. В частности, ведя речь о московско-новгородском конфликте 1470-1471 годов и роли в нем Марфы Посадницы, он, ссылаясь на пример, приведенный у писателя М.М. Пришвина, пишет, «…что по крайней мере два раза она дарила ценные земельные угодья с рыболовными местами Соловецкому монастырю. Одно из них было даровано между 1459 и 1469 гг.; другое – в 1469-1470 гг.

     Интересно отметить, что память об этом хранилась среди поморов (населения побережья Белого моря) вплоть до недавнего времени. Около 1908 г. один рыбак сообщил писателю Михаилу Пришвину, что Соловецкие монахи имеют очень давние права на рыболовные места – фактически «со времен Марфы Посадницы»…»

     Как видно, людская память при устной передаче сведений из поколения в поколение способна сохранить их точность в течение нескольких столетий. При этом и известные историки не гнушаются пользоваться подобными материалами.

     Актуальны проблемы устного творчества и для историков Татарстана, широко использующих шеджере. Так, Г. Аминова в своей статье «К методике составления административной карты Казанского ханства» [Сборник Института истории АН РТ «Казанское ханство: актуальные проблемы исследования». Материалы научного семинара 05.02.2002 г. – Казань: Изд-во «Фэн», 2002. – 320 с., эл. адрес: http://www.tataroved.ru/publicat/kazhan.pdf или http://michael-engel.io.ua/album576879_17)] пишет:

     «В источниковедческом плане татарские шеджере являются ценными историческими документами, факты которых подтверждаются данными русских летописей, татарских эпиграфических надписей, актовыми документами и другими источниками. Шеджере тюркоязычных народов есть устное или письменно фиксированное историко-генеалогическое сочинение, в котором схематически кратко или местами более-менее подробно излагается происхождение, развитие того или иного народа, племени, рода, фамилии…

     Принципиально новым источником… являются элементы фольклора. Чувашский историк В.Д. Димитриев поставил вопрос о ценности и необходимости научного использования таких элементов устного народного творчества, как предания и легенды… В.Д. Димитриев сумел показать, что народные предания не всегда несут в себе вымысел, и задача учёного – увидеть в красивой легенде научную информацию…»

     Вот так красиво удалось выразить своё отношение к устным сельским преданиям, которые на самом деле оказались путеводной нитью в длительных, сложных, а порой, казалось, и неразрешимых поисках. Но, говоря современным языком, применительно к нашему случаю может быть сформулирована главная задача поиска – это сбор документальных сведений и построение гипотезы, научно обоснованной и соответствующей событиям и фактам, отраженным в устных преданиях о селе Кара-Елга.

     В этой же связи нужно отметить ещё, что аналогичный подход вполне приемлем и в работе с любыми библиографическими источниками и сведениями из Интернета. Это – проверка и оценка достоверности излагаемых фактов, основанная на поисках первоисточника, на сравнении, интерпретации и анализе данных, их повторяемости и сходимости.

     В заключение следует сказать, что рассказы жителей Кара-Елги не ограничиваются приведёнными преданиями, и они будут вводиться по мере необходимости. Так, например, одно из сохранившихся преданий существенно дополняет предыдущее в отношении выбора места для будущего поселения (пересказ со слов Лазаревой Н.М.):

     «Попав на отведенные им земли, первопоселенцы обнаружили сплошной лес. Свободное от зарослей место, пригодное к поселению, было лишь у реки Зай, где образовался ключ, называемый ныне «колодчиком». Он оформлен в виде колодца, так как вода в нем летом пропадает – отсюда и название. Однако данное место в половодье заливало, поэтому для поселения стали искать другое, более удобное место, чтобы оно было у родника с хорошей водой. Для этого обследовали округу и обнаружили семь ключей.

     Один из ключей, протекающий до впадения в речку Кара-Елгу мимо кладбища, имеет нынче название Виналейка[5] и в истоке сходится из двух головок. Здесь воду забраковали из-за плёнок нефти и медного привкуса.

     Другой ключ найден был в лесу, который потом получил название Барского. Вода в нём оказалась тяжелая, считается и поныне, что от неё можно умереть.

     Третий ключ, называемый Заводским, расположен за Сарай-долом на просеке, ближе к Шумышу.

     Четвертый ключ, на так называемой Яндаве, располагался за прежним током, примерно в 1 км в сторону горы Булочки.

     Пятый ключ нашёлся на Сёмке лисиной (видимо, там водились лисы).

     Шестой ключ был обнаружен на прежней дороге из Кара-Елги в Светлое Озеро, в Кувае – у так называемых двух мосточков.

     Седьмой ключ – нынешний караелжский ключ, в котором оказалась самая лучшая, пригодная для питья вода…»

    

     В целом же построение сайта предусматривает сбор и поэтапное в хронологическом порядке изложение сведений о событиях, явлениях фактах, имеющих отношение к истории села Кара-Елга или способных объяснить их.

________________

​

[1] Одна из легенд (из уст Чугунова Алексея Михайловича, волею судеб живущего в Малиновке в Кемеровской области) гласит, что церковь была построена на средства одного из наших предков, который нажил себе состояние неправедным путем и таким образом решил замолить грехи.

[2] О том, что люди в селе Кара-Елга жили достаточно состоятельные, гласит ещё одно предание (теперь со слов Чугунова Николая Пантелеевича). Согласно ему один из Чугуновых в начале XX-го века торговал Шумышское поместье, но с его владельцем не сошлись в цене. Одна сторона просила уступить 500 рублей, а другая не захотела снизить цену. Поэтому сделка не состоялась.

[3] В работах по истории расположение территорий принято рассматривать относительно Казани. Поэтому по мере удаления от Казани на восток различают Предкамье – правобережные (северные) территории в нижнем течении Камы, и Закамье – то есть левобережные, или южные, земли в нижнем течении Камы. В свою очередь Закамье разделяют на Западное и Восточное. Кроме того, иногда упоминается Западная Башкирия с отнесением к ней земель по рекам Ику, Заю, Шешме.

[4] Вернадский В.Г. Россия в средние века. Пер. с англ. Е.П. Беренштейна, Б.Л. Губмана, О.В. Строгановой. Тверь. ПЕАН, Москва: АГРАФ, 2001, 352 с.

[5] В современном названии ключа прослеживается известный мордовский топоформант «-лей» в значении ”река“. Кроме того, можно предположить, что начальный компонент «вина-» является трансформированным из забытого уже слова «вила-» со смысловой нагрузкой ”развилка, ответвление, извилина“ (см. например, «Словарь народных географических терминов» Э.М. Мурзаева): «ВИЛА ‑ развилок дорог; вилюга, вилюшка ‑ "извилина реки" [Даль, 1912, 1], "меандра". Ср. укр. вила ‑ "возвышенность, имеющая три конца, из которых один длиннее двух остальных", в Винницкой обл.; "гора, возвышенность" в Буковине [Марусенко, 1968]. В Пермской обл. вилки ‑ "междуречье". Три нп Вилы в Белоруссии [Жучкевич, 1974]; р. и нп Виля близ Выксы в Горьковской обл.; Выла и Вила-Яругская в Винницкой обл. Вне ряда р. Вилия в Белоруссии (Нярис в Литве). Этот гидроним объясняют как из слав. яз. (велия - "большая"), балт. (vilnis - "волна"), так и из балто-слав. (извилистая). См. развилок».