Белов-Щусь В.Н.
Приходские метрические книги, как источник фактических данных
при исторических и генеалогических исследованиях
(публикуется в сокращении)
Занимаясь историческим исследованием относительно небольшого географического региона, охватывающего несколько географических объектов – селений, административных единиц и т.п., тем более центром которого является одно конкретное не особенно крупное сельское поселение, трудно переценить значимость тех данных, которые можно извлечь из источника, являющегося, порой, единственным документальным источником по истории конкретного селения.
Речь идет о метрических книгах, бывшими до 1918 года единственными документами регистрирующими акты гражданского состояния жителей Российской Империи. Естественно, при подготовке данной книги, мы не могли игнорировать этот ценнейший исторический источник.
О порядке допуска, технике работы, содержании и некоторых иных моментах работы с метрическими книгами я уже говорил в своей книге, посвященной Вознесенскому храму села Кара-Елги и жизни сельского священничества[1].Поскольку здесь предполагается дать более развернутый анализ полученным, в результате проведенной работы, данным, полагаюесть смысл повторить кое-что из изложенного в вышеуказанной книге, тем более что тираж ее был весьма невелик, и людям, заинтересовавшимся данной темой в плане осуществления собственных историко-генеалогических изысканий найти ее будет весьма непросто.
Форма и структура метрических книг
Метрические книги по Мензелинскому Уезду Уфимской губернии хранятся в Национальном Архиве Республики Татарстан, куда они были переданы в 1920-х годах, после образования ТАССР и включения в ее состав Мензелинского уезда.
Объектом непосредственного «сплошного» изучения явились метрические книги по приходу Вознесенской церкви села Кара-Елги (В транскрипции оригинального написания документов того времени – «Караилги»). Были изучены и, практически 100%-но выписаны записи, касающиеся непосредственно жителей данного села (жители других селений прихода – деревень Утяшкино и Шумыш упоминаются в выписках фрагментарно, например, когда они заключали брак с жителями Кара-Елги, или являлись восприемниками или поручителями) за период с 1863 года по 1915 год включительно. Единственным исключением явился 1911 год, ‑ книги за этот год оказались утрачены, но и без него исследованием охвачен более чем 50-летний временной период, давший огромное количество фактологического материала позволяющего проводить исторический, генеалогический и демографический анализ по множеству направлений.
Структура изученных метрических книг включала в себя титульный лист и три раздела, которые мы кратко и охарактеризуем.
На титульном листе каждой метрической книги имеется рукописная надпись:
«Метрическая книга данная из Уфимской Духовной Консистории
Вознесенской церкви села Караилги Мензелинского уезду
для записи родившихся, браком сочетавшихся и умерших в…. году»
Изучение записей метрических книг показало, что кроме жителей Караилги и соседних деревень, приписанных к приходу Вознесенской церкви, о которых мы уже писали (Шумыш, Утяшкино, до постройки собственной церкви – также и жители Савалеево), встречаются так же и записи по жителям соседних сел, в которых были и свои церкви, ‑ чаще всего по Онбии, Акташу, Заинску, Новому Маврино. В метрических книгах за 1884 год начали встречаться записи по регистрации жителей села Уратьмы, д. Светлое Озеро, д. Старое Маврино.
Заполнялись книги, разумеется от руки, и поскольку почерк священнослужителей весьма далек от каллиграфического (хотя по другим книгам, попадавшимся в одних с Караилгой делах, встречались весьма разборчивые и аккуратные почерки), это порой вызывает огромные сложности. По крайней мере, время работы и копирования записей это увеличивало значительно. Местами часть текста так и не удавалось прочитать (хотя в общем массиве извлеченного за 50 с лишним лет материала количество подобных «белых пятен» весьма незначительно).
Наиболее любопытные исторические сведения о регионе, представляющим для нас интерес, я буду излагать в ходе рассказа о разделах и структуре метрических книг.
Каждая метрическая книга состоит из трех частей или разделов: «О родившихся», «О бракосочетании», «Об умерших». Каждый из них имеет свои особенности и представляет самостоятельный интерес при изучении метрик, как исторических и генеалогических источников.
I Часть. «О родившихся»
Пример полной записи данного раздела:
«№ 3 - 2/5 января. Евгения. Родители: Села Караилги государственного крестьянина Василия Григорьева и законной жены его Натальи Николаевой, оба православные. Восприемники – Села Караилги Иван Емельянов и девица села Акташ Евфимия Григорьева. Таинство крещения совершил: Села Караилги Вознесенской церкви священник Арсений Желвицкий».
В данном разделе фиксировались (точнее должны были фиксироваться согласно имеющихся граф, заполнявшихся зачастую весьма не полно) следующие позиции:
‑ «Счет родившихся» велся по двум колонкам отдельно по детям мужского и женского полу, по накопительной системе в течение года. В конце года указывалось общее количество родившихся младенцев, подтверждаемое подписями настоятеля церкви, причетников и благочинного. Например, по итогам 1886 года по всему приходу Вознесенской церкви села Кара-Елги, т.е. по трем населенным пунктам – селу Кара-Елге и деревням Утяшкино и Шумышу, было зарегистрировано рождение 105 младенцев мужского пола и 114 – женского[2]. Примерно такая же тенденция (по количеству) сохраняется на протяжении около 25 лет. Так в 1910 году зарегистрировано соответственно 107 и 103 младенца мужского и женского пола[3].
‑ «Месяц и день» ‑ записывались по двум колонкам – отдельно «день рождения», отдельно «день крещения». Разница между днями составляла обычно от одного до трех дней.
Известно, что при крещении младенцев, крестные отец и мать именовались «восприемниками[4]» и в это понятие, как и в отношение к этому таинству, вкладывался не только религиозный, но практический смысл. Отнюдь не формальное отношение к священной обязанности восприемников, как духовных родителей и воспитателей крестника, предполагало не просто «запись в метрической книге». Известно, что восприемники, после ранней смерти родных родителей принимали в семью и воспитывали как родных детей и своих крестников. Так, в семье моего прадедушки, Романа Евлампиевича Чугунова помимо своих семерых детей воспитывалось четверо крестников, ‑ детей умершей его сестры.
Для того, чтобы обеспечить непосредственное участие обоих восприемников в обряде таинства крещения, в «Руководстве для сельской паствы» (№ 12 за 1886 год), предписывался следующий порядок: при крещении младенца мужского пола восприемница держит его на своих руках от начала крещения до акта погружения, на вопросы об отречении от сатаны, сочетании с Христом и прочее она дает ответы. После акта погружения воспринимает младенца мужского пола восприемник. При хождении вокруг купели (с правой стороны) в первый раз несет младенца мужского пола восприемник, следуя за священником, а восприемница идет позади восприемника, во второй раз несет младенца уже восприемница, и она непосредственно следует за священником, а восприемник идет позади нее. В третий раз – как и в первый. При крещении младенца женского пола осуществляется все то же только в обратном порядке.
Указом Святейшего Синода от 27 августа 1837 года был установлен возраст, так называемое «церковное совершеннолетие», с которого допускалось участие в обряде в качестве восприемников. Так, для лиц мужского пола возраст был установлен с 15-летнего возраста, для девушек – с 13 лет.
О том, что «духовное родство», в которое вступали восприемники, участвующие в таинстве крещения младенца, почиталось церковью и народом так же (а иногда и более) как фактическое, говорит то, что действовали запрещения на заключение брака не только между восприемниками и воспринятыми (крестниками) но и с родителями последних. Т.е. крестный отец и крестная мать не могли вступать в брак ни с самими крестниками, ни с их родными отцом или матерью. Брак между крестными братьями и сестрами официально не запрещался. Но в виду того, что духовное родство сильно уважалось в среде простого народа, священникам рекомендовалось не приступать к повенчанию и таких лиц без предварительного разрешения от своего епархиального начальства.
Коль скоро мы заговорили о восприемниках и духовном родстве их с крестниками, следует отметить, насколько важное значение придавала крещению младенцев Православная Церковь. Статья 183 Устава Духовных Консисторий (издание 1883 года) прямо предполагала следующее: «Совершение таинства крещения лежит, прежде всего, на обязанности приходского священника. Если он по нерадению допустит умереть младенца без святого крещения, то отрешается от места и определяется в причетники, до раскаяния и исправления».
‑ «Имена родившихся». В этой графе записывалось имя, даваемое при крещении. Иногда, рядом с именем в скобочках значилось «подкидыш» или «незаконнорожденный». Всего, в Кара-Елге за 50 лет зафиксировано семь подкидышей, что говорит о том, что, несмотря на всю тяжесть крестьянской жизни, практика подобная была редчайшим исключением.
Что касается записи о незаконнорожденных детях, т.е. рожденных вне законного брака, то такие случаи случались несколько чаще, хотя так же являлись довольно редкими. Так за весь исследуемый период в Кара-Елге задокументировано крещение 20 незаконнорожденных младенцев. Подавляющее большинство их, а именно 14 из 20, родилось у матерей, «Звание» которых записано, как «солдатка». Так же зафиксировано по два случая, когда роженицы являлись вдовами и «крестьянскими девицами». И, наконец, в двух случаях незаконнорожденными почему то записаны младенцы, у которых в графе «родители» указаны и отец и мать. Подробный анализ последних двух случаев (По повторным пересечениям указанной в родителях пары) позволил установить, что это происходило в случае рождения ребенка у крестьянской девицы от женатого мужчины, который был известен.
Коль скоро речь здесь зашла о незаконнорожденных детях, которые по определению, могут появиться лишь в рамках внебрачных связей можно в качестве иллюстрации факта прелюбодеяния жены привести следующий (одновременно – и единственный) пример.
В метрической книге за 1900 год, в разделе «О бракосочетании» имеется следующая запись:
«№ 28. 5 ноября. Деревни Утяшкиной умершего крестьянина Ивана Христофорова сын Игнатий (18 лет) и крестьянина Ивана Михайлова дочь девица Татьяна (17 лет). Поручители от жениха: Гавриил Тимофеев, Тимофей Шумилин и с. Ал. Слободы Никонор Евфимов. От невесты: крестьянин Яков Михайлов, Федор Семенов». На полях же 11-ю годами позднее записано: «Брак за № 28 Коршовых, вследствии ходатайства Игнатия Иванова Коршова по прелюбодеянии Татьяны Ивановой Коршовой, решением Уфимской епархии нач. 31 августа – 4 сентября 1910 года утв. Указом Святого Синода от 18 мая 1911 года за № 6611 расторгнут с правом обеим супругам вступить в новые браки – ему, когда пожелается, а Татьяне Коршовой по выполнении 7-ми летней епитимьи.
Указ Уфимской Консистории
5 июня 1911 г. №8834. Архивариус: подпись…»[5].
То, что за 50 лет состоялась единственная подобная запись свидетельствует о том, что факты женской супружеской неверности в изучаемый период были не просто единичны – они были исключительными и решение о расторжении брака и наложении епитимьи на виновницу принималось даже не на уровне епархии а на самом высоком «церковно-правительственном» уровне – Святейшим Правительствующим Синодом. Полагаю, что каждый читатель вправе самостоятельно сделать вывод о моральной составляющей жизни наших предков на основе приведенной статистики и фактов, и оценке степени их добродетельности в рамках института супружества.
‑ «Звание, имя, отчество, фамилия родителей и какого вероисповедания» ‑ именно так записано наименование графы. Записи же в ней велись далеко не полные. Начать с того, что в записях книг 1860-х – 1880-х годов фамилии жителей села не записывались вообще, что для исследователя вызывает значительные трудности.
Записи этой графы указанного периода выглядят примерно так: «Государственный крестьянин села Караилги Петр Иванов (Где «Иванов» ‑ именно отчество, т.е. Ивана сын) и его законная жена Ксения Петрова, оба православные». То есть, повторюсь, фамилии практически нигде не писались, вероисповедание же указывалось в обязательном порядке хотя за весь период исследования ни один не православный записан не был. Единственным исключением из этого правила являлись случаи, когда родителем являлся священнослужитель. В этом случае записывался весь набор – имя, фамилия, отчество.
Известно, что отсутствие фамилий у крестьян при записи в метрических книгах – это далеко не повсеместная практика. Посмотрев некоторые работы других исследователей, основанных на анализе метрических книг, в том числе и сельских, выяснил, что во многих губерниях фамилии крестьян указывались уже в записях 50-х годов XIX века, а кое-где – и ранее. Применительно же к исследованным мной архивным записям, то самая первая запись, в которой была указана фамилия, датируется 11 января 1878 года, когда в разделе «О брачующихся» записан жених «Села Караилги крестьянин Сергей Афанасьев Чумаров (35 лет, 2-м браком)»[6]. Спустя год, в этом же разделе встретилась еще одна запись с фамилией крестьянина.
Более часто записи с фамилиями у жителей села начинают встречаться в метрических книгах примерно с 1895 года. По какому принципу выбирались те, которым они записывались (то есть, кому записывалась ФИО, а кому только имя отчество), осталось пока не понятным. В записях за последующие годы фамилии прихожан указываются все чаще, но даже в метрической книге за 1905 год примерно четверть записей остается «бесфамильными».
Отдельного рассказа заслуживает анализ записываемых «Званий» прихожан Вознесенского храма, определяющих их социальный и иной статус на различных этапах.
Как известно, жители Кара-Елги, как и подавляющего большинства других селений Акташской волости, относились к категории государственных крестьян. Именно это «звание» и было преобладающим в записях о караелгинцах периода 60-х – 80-х годов XIX века. Исключением среди прихожан храма являлись бывшие помещичьи крестьяне – жители деревни Утяшкино, и часть жителей деревни Шумыш. В конце 1860 ‑ начале 1870-х годов в отношении них чаще всего встречалась запись «временно-обязанный крестьянин». Под временно-обязанными крестьянами действующее на тот момент законодательство понимало сельских обывателей, «состоящих к владельцу земли в обязательных поземельных отношениях» то есть тех крестьян, которые проживали на земле помещика и несли феодальные повинности за пользование землей – оброк или барщину. В целом такое положение продолжалось не очень продолжительное время и с 1873 года все бывшие «временно-обязанные» жители соседнего с Кара-Елгой Утяшкино именуются «собственниками». Независимо от того, к какой категории крестьянства относился муж – государственный, временно-обязанный или крестьянин – собственник, женское население края по своему «званию» соотносилось со «званием» мужа или отца и отличалось лишь семейным положением. Исходя из этого в отношении женщин чаще всего встречаются записи: «Крестьянская девица» (иногда – «крестьянская дочь, девица») «крестьянская жена», «крестьянская вдова», «солдатка» (или «солдатская жена») и «солдатская вдова». Соответственно семейному положению женщины именуются независимо от возраста, поэтому встречаются записи, регистрирующие смерти, например 80-летних «крестьянских девиц». Исключением из этого правила явилась единственная запись, датируемая 5.07.1886 г., где в качестве восприемницы младенца записана «старая крестьянская дочь Феодора Тарасова»[7], то есть акцент сделан не только на семейный статус, но и на возраст.
Хронологически, «звание», отличное от традиционного и повсеместного «государственный крестьянин» встречается уже в записи метрической книги за 1865 год, где родителем младенца Кузьмы записан «села Караилги билетный солдат Трофим Абрамов»[8].
Вообще, и по преданиям и по документам известно, что жители селений Зай-Шешминского междуречья, в том числе села Кара-Елги, будучи государственными крестьянами, участвовали практически во всех военных компаниях Российской Империи XIXвека.. Понятие «билетный солдат» появилось после крымской компании 1855-1856 гг. В конце 1850-х годов военный министр Милютин Д.А. «исходатайствовал перед императором о сокращении срока военной службы с 25 до16 лет» а позднее «Срок службы Срок службы был сокращен до 15 лет, в начале действительная служба продолжалась 12 лет, после чего нижние чины увольнялись в бессрочный отпуск на 3 года, а затем было введено увольнение в бессрочный отпуск на 5 лет после 10 лет службы…»[9]. Солдат, отпущенных в бессрочный отпуск и имеющих отпускной билет и стали именовать «билетными солдатами». Это «звание» прижилось и встречается в записях метрических книг практически на всем исследованном временном промежутке. Лишь единожды, в записи от 19.01. 1868 года тот же самый статус определен иначе: «села Караилги по бессрочному билету солдат Парфен Константинов»[10].
В 1879 году, в записи от 24 июля встречается «Села Караилги ополченец Тимофей Григорьев»[11]. Известно, что народное ополчение в XIX веке созывалось трижды – в 1806, 1812 и 1855 гг. В данном случае полагаю, что под «ополченцем» записывались жители селений, зачисленные в «запас армии». Немного позднее (с 1900 года), наряду с «ополченцем» встречается термин «ратник ополчения», что означает лишь то, что числящийся в ополчении не является офицером – т.е. относиться к рядовому составу. Возможно священнослужители осуществлявшие записи в метрических книгах не всегда понимали суть терминов поэтому попадались дублирующие записи, например «запасной ополченец» (что-то вроде «масляного масла» или «мокрой воды»). Соответственно ополченцы по старости переводились в разряд «отставников» и именовались уже «Отставными ополченцами».
Разумеется, подавляющее большинство «служилых» караелгинцев относилось к рядовому составу – соответствующие выслуженному статусу звания и указывались в метрических книгах. Известно, что в Императорской Российской Армии солдатам присваивалось за отличную службу три чина, относящие их уже не к рядовому - а к младшему начальствующему составу – ефрейтор, унтер-офицер и фельдфебель. Были такие и среди наших земляков.
Звания «ефрейтор» за исследуемый 50-ти летний период были удостоены три уроженца села Кара-Елги: это уволенный в запас ефрейтор Владимир Евдокимович, упоминаемый в записи от 19.01.1888 г.[12]; запасной ефрейтор 47-го пехотного Украинского полка 13 роты Поликарп Кириллович Аделев, сочетавшийся браком 10.11.1895 года[13] и ефрейтор Евстигней Николаевич Инюшев, записанный в качестве родителя младенца 28.06.1903 г[14].
Унтер-офицеры среди караелгинцев встречаются несколько чаще, но не настолько, чтобы мы не могли перечислить их поименно. Так в период с 1867 по 1875 год упоминаются унтер-офицеры Прохор Игнатьевич, Окинфий Корнилович, Мартемьян Макарович, Григорий Иванович, Иван Ермолаевич, Ананий Кириллович и Акакий Карпович, ‑ все без фамилий. С 1875 по 1899 год унтер-офицеров, среди фигурантов записей метрических книг не встречается. В 1899 году упоминается «Музыкант унтер-офицерского звания Терентий Егорович Чугунов[15]» (В более поздних записях именуемый «младшим унтер-офицером»). И уже в 1900-х годах встречаем записи о запасных унтер-офицерах: Кименте Мефодьевиче Кочкурове, Петре Тимофеевиче Шумилине, Григории Прокопьевиче Белове и старших унтер-офицерах: Дмитрии Прокопьевиче Белове, Архипе Фомиче Храмове, Петре Ивановиче Чугунове и Николае Семеновиче Инюшеве. Упоминаются также младшие унтер-офицеры: Петр Иванович и Евстигней Николаевич Инюшевы.
В артиллерийских войсках унтер-офицерскому званию соответствовало звание «фейерверкер», которое так же встречается у двух уроженцев Кара-Елги. Обе записи относятся к 1908 году, в первой упоминается «Села Караилги младший фейерверкер Маркел Евфимиев 25-ти лет»[16], во второй фигурирует «Младший фейерверкер Илия Василиев Белов»[17].
Наконец, звание фельдфебеля, судя по записям метрических книг, никто из караелгинцев не удостоился, из соседних же селений имеется упоминание о «деревни Шумыш отставном фельдфебеле Тимофее Стефанове»[18] в 1885 году.
Ну и, заканчивая анализ по армейским званиям, встречавшимся среди жителей селений Зай-Шешминского междуречья, следует отметить, что подавляющее большинство мужчин проходило службу в сухопутных частях Императорской Армии. Лишь единственное упоминание о флотском чине было мной обнаружено в записи датированной 5.04.1910 года, где среди восприемников младенца фигурирует «Села Караилги кочегар 1-й статьи Василий Нестеров Нуякшев»[19]. Кочегары 1-й и 2-й статей относились, как известно, к первой категории (матросы и рядовые) «низших чинов» Российского Императорского флота.
Среди записей «званий» в метрических книгах встречаются не только статусы крестьянского хозяйства или воинские звания. Не меньший, а порой и больший интерес представляют записи метрических книг, из которых можно узнать о лицах, являвшихся в изучаемый период, если так можно выразиться «элитой» сельской общины, ‑ священничестве, учителях, ветеринарных фельдшерах и полицейских.
О священно и церковно-служителях храма Вознесения Господня мной подробно написано в книге о которой я уже упоминал[20] и здесь, чуть ниже мы также отдельно поговорим о священничестве и его роли в жизни крестьян Зай-Шешминского междуречья в конце XIX – начале ХХ веков. Что же касается сведений о других «служащих», упоминание о которых удалось извлечь из исследуемых архивных источников, то можно перечислить следующие.
1.В Метрической книге за 1904 год (запись от 26 января) родителями младенца Агафьи значатся: «Села Караилги ветеринарный фельдшер Евфимий Аввакумов Солдатов и его законная жена Матрена Петрова»[21].
2. В записи от 6 марта 1886 года восприемником родившейся девочки значиться «учительница, дочь помещика Александра Николаевна Подъячева[22]».
3. В записях, датируемых 1913-1915 гг. несколько раз упоминается «Села Караилги Земского училища учитель Павел Иоаникиев Краснов» и его жена «учительница сельской караелжской школы Дария Дмитриевна Краснова». В восприемниках у родившейся в семье Красновых дочери Мариамны в записи от 15.05.1915 г. Значиться также «села Русского Акташа учительница земской школы Татьяна Димитриева Брудинская»[23].
4. И, наконец, безусловный интерес представляет запись от 22 октября 1905 года. Согласно ей, родителями младенца Димитрия являются «Села Караилги полицейский стражник Автоном Наумов Чугунов[24] и его законная жена Евдокия Семеновна»[25]. Должность полицейского стражника была введена 5 мая 1903 года. Полицейский стражник являлся одним из нижних чинов уездной полицейской стражи (составной части сельской полиции). Критериями отбора в полицейскую стражу было хорошее здоровье, беспорочное поведение, умение читать и писать. Стражникам вменялось в обязанность решать широкий круг задач, от противопожарных мероприятий и контроля за состоянием дорог до профилактики государственных преступлений.
На этом, полагаю, следует завершить описание записей, совершавшихся в графе «Звание и ФИО родителей», которое получилось более обширным, поскольку мы в нем проанализировали не только «звания», встречающиеся в этой графе, но и статусы, встречающиеся в других графах метрических книг, ‑ среди восприемников, поручителей, брачующихся и умерших.
‑ «Звание, фамилия, имя, отчество восприемников» ‑ весьма любопытный раздел, в который записывались имена и отчества (опять же, к сожалению, без фамилий до определенного времени) крестников младенца. Учитывая, что крестниками выбирались, как правило, ближайшие родственники родителей (родные братья, сестры, дядья, тетки и т.д.) информация, изложенная в этом разделе в совокупности с именем крестника, именами отца и матери, дает дополнительный фактологический материал для сопоставления при исследовании родственных линий. Записи велись по аналогии с записью родителей, - звание, имя-отчество, вероисповедание (обязательно).
Необходимо отметить, что для генеалогических исследований записи о восприемниках бывают даже более информативны, чем записи о родителях младенца. Например, если записано, что родителями родившегося младенца являются «Государственный крестьянин села Караилги Феодор Иоанов Верясев и его законная жена Фотинья Агафонова», то одной лишь этой записи было бы недостаточно, чтобы узнать, например девичью фамилию матери родившегося младенца. Если же в качестве восприемников, крестным отцом записаны «Села Караилги отставной солдат Игнатий Агафонов Белов и крестьянская жена Пераскева Иоанова Москвина» эта запись сразу дает двойную информацию о том, что: во-первых, - мать младенца Фотинья Агафонова в девичестве носила фамилию Белова (т.к. восприемником ребенка – с 99% вероятностью является ее родной брат Игнатий Агафонов Белов), а во-вторых, что восприемница младенца – Пераскева Москвина, является родной сестрой отца ребенка, а значит в девичестве – Пераскева Иоанова Верясева. Именно с использованием подобных параллелей и пресечений можно выявить с высокой степенью достоверности информацию по крестьянским родам. Примерно такую же аналогию следует применять и при исследовании записей при отсутствии информации о фамилиях. При наличии большого объема информации (Например, ‑ за несколько десятков лет), вероятность выявления родственных связей между различными фамилиями и родами можно приблизить, практически, к 100 %, а вероятность ошибки минимизировать.
Кстати, говоря о разделе в котором записывались восприемники, не могу не отметить весьма примечательный момент. В конце этой графы предполагалось подтверждение записи о крещении подписями восприемников, которые, одновременно, являлись как бы свидетелями совершенного таинства. Очень часто вместо подписей восприемников расписывался сам настоятель, например: «Запись сей статьи читал восприемникам и ими признана верною. Восприемники не грамотные. Священник Василий Петров». Иногда же, когда восприемники были грамотными – они расписывались лично.
II Часть. «О бракосочетавшихся»
Бракосочетания (венчания) совершались, как правило, по месту жительства жениха. В данной части записывались отдельно имена брачующихся в формате «имя жениха (невесты), звание имя и отчество отца, которым браком (по счету) сочетается». Например «села Караилги Иван, сын государственного крестьянина Федора Петрова» или «Села Акташа Дмитрия Данилова дочь, девица (иногда – вдова) Елена». Обязательно указывался возраст брачующихся, позволявший, соответственно, при удавшейся идентификации конкретного человека определить год его рождения. Любопытна достаточно четко прослеживаемая тенденция, - невесты очень часто были одного возраста или старше (на 1-2 года), чем женихи. В ходе анализа всего массива информации было выявлено наиболее часто встречавшееся сочетание – невесте 20 лет, жениху – 18.
Бывали и коллизии. Например, 20 января 1867 года был зарегистрирован брак «Села Караилги государственного крестьянина Алексея Фадеева (14,5 лет) и Тимофея Федотова дочери Ксении (22 лет)»[26]. Кто знает, что послужило причиной такого неравного, по возрасту брака? Наиболее вероятное предположение наталкивает на мысль, что и среди наших предков встречалась любовь подростков к созревшим девицам, в результате которой девица могла «понести». Отношение же к детям, да и роженицам, рожавшим вне брака как со стороны общества, так и со стороны церкви было известным.
Выбивается из общей картины и брак, зарегистрированный 12 апреля 1879 года, когда 39-летний вдовец Ларион Кириллов венчался с 63-х летней крестьянской вдовой Ириной Николаевной[27]. Впрочем, неоднократно встречая среди записей в метрических книгах описки заполнявших их священно-церковно-служителей (несмотря на всю строгость штрафных санкций за такие огрехи), нет никакой гарантии, что и в указанный возраст не вкралась досадная описка «состарившая» вдову, быть может на 20-30 лет.
Бывали, хотя и не часто ‑ противоположные случаи, когда венчался совершеннолетний парень и невеста, не достигшая возраста вступления в брак. В таких случаях испрашивалось разрешение у епископа Уфимского и Мензелинского, о чем делалась соответствующая отметка при записи венчания, например:
«1901 г. 10 февраля. Села Караилги крестьянин Димитрий Арсениев (21 год) и села Караилги крестьянина Феодора Ананиева дочь девица Елена (15 лет 9 мес.). Поручители от жениха: Василий Михайлов, Петр Яковлев. От невесты: села Караилги крестьяне Феодор Давидов, Иоан Карпов и Макарий Ананиев.
Таинство совершили: Священник Василий Петров и диакон Николай Уваров».
Примечание: «Несовершеннолетняя невеста повенчана по разрешению Епископа Антония от 1902 г. 25 января за № 584»[28].
Как по действующим законам, так и фактически обычно браки совершались в утреннее время, сразу после литургии, чтобы брачующиеся принимали это святое таинство до принятия пищи. Законодательно было ограничено время, когда могло состояться бракосочетание. Так, браки не совершались: «во все посты. Под среду и пяток (накануне среды и пятницы – еженедельные постные дни), под 29 августа и под 14 сентября. Накануне воскресных дней (в субботу), во все дни сырной и пасхальной недели, от 26 ноября по 6 января включительно. Не совершается так же под все великие праздники Господские, Богородичные, а так же накануне 1 октября, 22 октября, 26 сентября и 9 мая, накануне престольного праздника и других местно-чтимых приходских и общественных праздников[29]».
По гражданским законам было запрещено вступать в брак мужчинам ранее 18-летнего возраста, а девицам ранее 16-ти лет. Лишь епархиальным архиереям было предоставлено право «по личному своему усмотрению» разрешать браки, если «жениху или невесте недостает не более полугода до узаконенного на сей случай совершеннолетия». Было ограничение и по максимальному возрасту. Запрещено было вступать в брак лицам старше 80-ти летнего возраста.
Примечательно, что даже дети, достигшие гражданского совершеннолетия (21 года), не должны были вступать в брак без согласия своих родителей, поскольку бытовало такое понятие, как «личная родительская власть», которая, согласно гражданским законам, «прекращается единственно смертию естественною, или лишением всех прав состояния, когда в последнем случае дети не последуют в ссылку за своими родителями». Хотя в том же законе оговаривалось, что если «родители злоупотребляют своею властию и не радят о браке своих детей, то дети, достигшие гражданского совершеннолетия ‑ 21 года, могут быть повенчаны без согласия родителей. Предварительно, разумеется, должны быть приняты меры убеждения к тому, чтобы родителей склонить к согласию на брак их детей».
Динамика браков в количественном отношении, практически на протяжении всего исследования оставалась стабильной. Так общее количество браков, зарегистрированных в Вознесенской церкви за год, оказалось одинаковым и в 1867 году и в 1913 – по 34 брака на весь приход. И лишь в самый последний год изучаемого периода в 1915 году было зарегистрировано лишь 3 (!!!) брака – 1 в деревне Утяшкино и 2 в селе Кара-Елга. Вряд ли последующие годы были в этом отношении более благоприятными, поэтому, наверное как и для всей России, для селений Зай-Шешминского междуречья 1914-1915 годы стали годами начала конца…
В отдельном разделе данной части метрической книги указывались «Попечители» ‑ т.е. свидетели, отдельно со стороны жениха и со стороны невесты. Поручители имели весьма важное значение при совершении браков, поскольку они удостоверяли о беспрепятственности к заключению брака и за ложное удостоверение подлежали ответственности перед гражданским и церковным судом. Значение записей о поручителях в разрезе генеалогических исследований также имеет очень важное значение. Согласно 9 пункта установленной в то время формы брачного обыска (совокупность документов, подтверждающих отсутствие причин, препятствующих вступлению в брак, ‑ достижение необходимого возраста, отсутствие родства, в том числе и «духовного») совершение брака требовалось осуществлять при посторонних свидетелях. С другой стороны исследование записей показало, что в попечители записывались хотя и не близкие, но, как правило, родственники второй линии родства (двоюродные). Исходя из этого, так же можно получать дополнительную информацию, в том числе и при отсутствии записей о фамилиях поручителей.
III Часть. «Об умерших»
В данную часть по каждой записи были включены следующие разделы:
‑ «Счет умерших». Счет умершихосуществлялся как и по родившимся – отдельно по мужчинам и женщинам, и велся последовательно в течение года. В последней записи подводился итог - общее количество умерших мужских и женских душ.
‑ В следующем разделе по двум графам записывались месяц и день смерти и погребения.
‑ «Звание, имя отчество и фамилия умершего». По факту записывалось аналогично записям о рождении, т.е. в 1860-х – 90-х годах, ‑ только по имени и отчеству, в последующие годы редко-редко начинали появляться фамилии. По детям указывалось так же имя-отчество отца, а по женщинам – мужа.
‑ «Лета умершего». Для младенцев записывались дни, недели или месяцы умершего, например «4 дня», « 3,5 недели», «8 месяцев», «6,5 лет». У взрослых – количество лет. Важный для исследователя раздел, позволяющий опять же, при достаточной идентификации конкретного человека определить год его рождения. То, что с начала 1900-х годов у умерших стала записываться и фамилия, может помочь идентифицировать те записи, которые имели место ранее (в 1860-х – 1880-х г.г.).
Массив данных, извлеченных из данного раздела опять же позволяет провести детальный анализ демографической ситуации по ряду селений Зай-Шешминского междуречья, однако этого не позволяет сделать формат настоящего повествования и его тематическая направленность, поэтому мы ограничимся лишь общими, но, на мой взгляд, наиболее любопытными фактами и выводами.
Во-первых, наиболее полные данные собраны по максимальной продолжительности жителей (анализ проведен только по жителям села Кара-Елги, однако есть уверенность, что тенденция и динамика вполне соотносима со всеми соседствующими селениями).
Вообще, формулировка причины смерти «от старости» была весьма условна и применялась, надо полагать, в тех случаях, когда причина смерти была не очевидна или просто не известна. Например, в 1915 году с такой формулировкой была зарегистрирована смерть Елены Иоанновны Зиновьевой, скончавшейся всего 50-ти-летнем возрасте[30]. Разумеется, среди крестьян встречались жители достигавших куда более почтенного возраста. Так, всего, за период с 1863 по 1915 год (за 52 исследованных года) продолжительности жизни в 80 (включительно) и более лет достигли 87 жителей села Кара-Елги. Из них соотношение мужчин и женщин оказалось примерно равным и составило 41 и 46 соответственно. Из общего числа долгожителей села 17 человек прожили 90 и более лет, а из их числа, в свою очередь, 3 долгожительницы скончались в возрасте 100 лет. Рекорд в этом плане за анализируемый период принадлежит крестьянской вдове Пелагее Ефимовне Кочкуровой, скончавшейся 26 февраля 1914 года в возрасте 108 лет[31].
Даже без тщательных подсчетов видно, что процент крестьян доживавших до столь почтенного возраста относительно количества рождавшихся детей был просто мизерным. Первое что бросается в глаза при простом ознакомлении с метрическими книгами – просто невероятная младенческая и детская смертность в крестьянской среде. Даже на вскидку, ‑ от 90 до 95 % всех записей – о смерти детей до 10 лет. Детская смертность была потрясающей и тенденция эта сохраняется на протяжении всех изученных лет – с 1863 по 1915 год. Например в 1882 году (год взят наугад примерно из середины анализируемого периода) в селе Кара-Елга зарегистрировано 75 смертей, из которых количество умерших детей в возрасте до 5 лет составило 63 ребенка[32]!
‑ В следующей колонке данного раздела фиксировалась причина смерти с формулировкой «От чего скончался». При анализе записей данного раздела выявилось несколько общих тенденций, характеризующих динамику смертности в приходе Вознесенской церкви. Параллельное ознакомление с метрическими книгами соседних приходов (без детального анализа) позволило установить, что анализ записей по одному приходу отражает общие тенденции характерные для исследуемого временного периода и в целом региона, являющегося объектом нашего повествования.
Первая тенденция, на которую уже обратили внимание выше – это исключительно высокая детская смертность. Во-первых, детская смертность касалась близнецов. Практически 100% смертность близнецов была обусловлена слабостью рождавшихся младенцев и практически полным отсутствием медицинского сопровождения. За исследуемый период в Кара-Елге родилось 41 пара близнецов и 1 тройня, о которой мы уже упоминали выше. Подавляющее большинство родившихся младенцев умирали в первые же несколько месяцев. Я не смог отследить по записям практически ни одного выжившего близнеца, и если такие случаи и были то они были единичны.
Во-вторых, прослеживается вполне определенная сезонность детских смертей, наиболее количество которых приходилось на летний период, т.е. на страду. Этот фактор вполне объясним, ‑ у родителей просто не было времени надлежащего пригляда за детьми, поэтому и в качестве причины смерти записывалось, как правило, «от поноса». Наиболее страшная статистика подобной смертности зафиксирована в достаточно благополучном, в иных отношениях, году – 1913. В августе от поноса скончалось 33 (!) ребенка[33].
Вторая тенденция общей смертности и детской – как наиболее уязвимой и слабой категории – это эпидемические болезни, буквально выкашивавшие семьи наших благочестивых предков. Наиболее часто в селениях свирепствовали оспа, холера и дифтерит.
Вот, например, как выглядит выписка из метрической книги за 1912 год:
«19 февраля – Феодора Гавриилова Красильникова дочь Мария – 4 года (дифтерит).
24 февраля – Феодора Архипова Икомасова дочь Наталия – 4 года (дифтерит)
26 февраля – Михаила Георгиева Солдатова дочь Анна – 1 мес. (дифтерит)
1 марта – Феодора Архипова Икомасова – дочь Александра – 12 лет (дифтерит)
1 марта – Пантелеймона Константинова сын Петр – 7 лет (дифтерит)
1 марта – Пантелеймона Константинова сын Александр – 2 года (дифтерит)
3 марта – Пантелеймона Константинова сын Михаил – 3-х лет (дифтерит)»[34]
Еще более страшными были эпидемии оспы. Только за один месяц февраль 1882 года оспа унесла жизни 23 детей! Такое же количество (даже удивительно подобное совпадение 23) детей умерло спустя 9 лет, в июне 1891 года. Трудно даже представить себе горе родителей, практически одномоментно терявших по несколько детей. Так в 1891 году у крестьянина Василия Прохоровича умерло 4-ро детей, - 18 июля дочь Анна 6 лет; в этот же день дочь Пелагея 10 лет; 23 июля сын Иоанн 11 лет (все трое от оспы) и 22 декабря 4-х месячный Максим, родившийся в августе[35]. И этот пример – далеко не единичный.
В 1910 году в регионе свирепствовала холера. В июле этого года зарегистрировано 58 (!) смертей[36] (что сопоставимо с общим количеством умерших за некоторые годы), большинство из которых как раз от эпидемии холеры. Подобные примеры можно было бы продолжить.
Что же касается иных причин, не обусловленных двумя наиболее общими тенденциями, рассмотренными выше, то к ним в рассматриваемый период можно отнести следующие: «от водянки», «от рака», «от жабы», «от чахотки» (очень большое количество), «от головной боли», «от внутренней болезни», «от горячки», «от младенческой» (самая распространенная причина в отношении младенцев возрасте до года). Менее распространенными были в крестьянской среде венерические болезни. За весь изученный период зафиксирован единственный случай смерти «от французской болезни» ‑ 4.12.1873 года от нее умерла жена крестьянина Василия Аверьянов – Агафья Давыдовна 35-ти лет[37].
Разумеется, бывали случаи смертей и от «неестественных» причин. Так 27 сентября 1868 года крестьянин Григорий Тимофеев скончался «от удара лошадью»[38], 22.03.1875 года крестьянский сын Евдоким Афанасьев 14-ти лет умер «от надсады»[39] а крестьянская девица Феодора Алексеева 55 лет 22 октября того же года «подавилась»[40].
Так же из общего списка выделяются случаи не характерные для крестьянской общины конца XIX века. Так за весь исследованный период зарегистрирован один случай смерти «от излишнего употребления вина» (солдат Алексей Григорьев 43-лет 26.08.1880 г.[41]) и один случай самоубийства (23.07.1904 г. «удавился» сын крестьянина села Кара-Елги Матфея Петрова Икомасова – Дмитрий 20-ти лет[42]).
Настолько же редко встречались смерти, причинами которых послужили природные явления. Зарегистрирована одна смерть от утопления в реке Зай (30 марта 1877 года утонул крестьянин Илья Никонов 20-ти лет[43]) и одна смерть от замерзания в зимнее время (19 декабря 1882 года замерз мещанин города Елабуги Валериан Афанасьевич Борисов, 59-ти лет[44]).
В дополнение к сказанному, следует лишь отметить, что данные метрических книг об умерших использовались для разработки мер по борьбе с распространением эпидемий. В 1890-м году Святейший Синод возложил на причты приходских церквей обязанность ежемесячной выборки из метрических книг сведений о числе умерших от заразных болезней. С целью способствовать осуществлению участия священно-церковно-служителей в регистрации смертности от заразных болезней, по распоряжению Святейшего Синода была издана брошюра «О признаках и течении заразных болезней» приложенная к № 23 «Церковных Ведомостей» и разосланная по всем церковным приходам. В 1909 году в статистические карточки, запрашиваемые у настоятелей сельских приходских церквей, вносились сведения «об умерших от следующих заразных болезней: оспы, скарлатины, дифтерита и крупа, кори, коклюша, тифов (горячек), повально-заразного поноса, сибирской язвы на людях и водобоязни (бешенства)».
Уверен, что приведенные в настоящем разделе книги, сведения окажут практическую помощь исследователям, занимающихся историческими и генеалогическими архивными изысканиями и будут, безусловно, интересны всем читателям интересующимся историей региона, являющегося предметом нашего повествования.
Сканы и выписки из Метрических книг Вознесенской церкви с. Кара-Елга можно скачать ниже.
Обратите внимание на ссылку, дающую доступ к метрическим книгам Мензелинского уезда: https://www.familysearch.org/search/image/index?owc=QGQF-VQ9%3A1047421401%2C1047424201%2C1047483101%3Fcc%3D1931806
---------------------------------------------------------
[1] Белов В.Н. Вознесенская церковь села Кара-Елги и жизнь сельского духовенства второй половины XIX – начала ХХ века. Казань, Центр инновационных технологий, 2013 стр. 126-146
[2] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82
[3] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549
[4]Восприемники - крестные отец и мать, лица, которые при крещении взрослых являются свидетелями и поручителями за серьезность намерения и за правую веру крещаемого, а при крещении младенцев и больных, лишенных дара речи, дают за них крещальные обеты и произносят Символ веры. На восприемников возлагается обязанность следить за ростом религиозного и нравственного сознания новокрещенного. В случае необходимости восприемники должны оказывать покровительство своим крестникам или даже брать их на свое попечение.
[5]НА РТ Ф.4, Оп.166, д.186
[6] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.29
[7] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82
[8] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.286
[9]Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь, т. ХIX, стр. 321
[10] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.299
[11] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.37
[12] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.92
[13] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.138
[14] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.209
[15] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.173
[16] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1402
[17] Там же
[18] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.70
[19] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549
[20] Белов В.Н. Вознесенская церковь села Кара-Елги и жизнь сельского духовенства второй половины XIX – начала ХХ века. Казань, Центр инновационных технологий, 2013
[21] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.211
[22] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82
[23] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1790
[24] Между прочим – троюродный брат родной бабушки автора этих строк – Марии Романовны Беловой (урожденной Чугуновой).
[25] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.221
[26] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.296
[27] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.37
[28] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.195
[29] Полное Собрание Законов Российской Империи 1765 г. № 12433 и 1839 года № 11967;Циркулярный Указ Святейшего Правительствующего Синода 25 января 1839 года № 214; «Руководство для сельского пастыря» 1885 г. № 42
[30] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1790
[31] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1728
[32] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.54
[33] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1626
[34] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1616
[35] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.110
[36] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549
[37] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.6
[38] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.299
[39] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.12
[40] Там же
[41] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.39
[42] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.211
[43] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.25
[44] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.54